Голый шпион. Русская версия. Воспоминания агента Г - Страница 12

В Советском Союзе в послевоенные годы ощущался острый дефицит подготовленных кадров, специалистов своего дела. Знающих людей не хватало и в разведке, и на дипломатической службе. За 5 лет моей работы в Осло сменилось три советских посла.

Дипломатические отношения между двумя странами были установлены еще в 1924 году, но только на уровне миссий, которую с советской стороны долгие годы возглавляла Александра Михайловна Коллонтай, не только видный дипломат, но и, как известно, страстный борец за равенство полов и свободу любви.

Отношения на уровне посольств стали возможны лишь после окончания Второй мировой войны и освобождения Норвегии от гитлеровской оккупации. Первым послом тогда в течение двух лет был Николай Дмитриевич Кузнецов, никакого отношения к дипломатической службе не имевший. Его сменил Сергей Алексеевич Афанасьев. Он Норвегию практически не знал. Имея диплом инженера-экономиста, товарищ Афанасьев пять лет проработал помощником наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, чем, очевидно, и заслужил свое назначение послом в Осло. Афанасьев был молод и амбициозен. Впереди в его карьере все будет хорошо: два назначения послом в две абсолютно непохожие друг на друга страны пребывания — Бельгию и Лаос, которые он также совсем не знал. Для мидовских кадровиков это, видимо, не являлось препятствием. Каждый из сталинских послов в Норвегии обладал иными, более важными для советской системы достоинствами. Они жизненным опытом были научены, как выживать в условиях тоталитарного режима. Знали скрытые пружины его репрессивного механизма, место и роль каждой шестеренки и каждого винтика в нем. Они, к сожалению, плохо понимали страну, где им надлежало служить, ее историю, культуру и язык, но зато прекрасно знали свое место в сталинском механизме власти, старались его поддерживать и не допускать сбоев.

Это были безупречные и беспрекословные исполнители чужой воли. Как и руководители других властных структур, они превращали своих подчиненных в рабов, но и сами оставались лишь молчаливой и послушной рабской силой, обеспечивавшей надежную работу всего механизма принуждения.

Посольская жизнь в те годы напоминала скорее казарменный быт, чем дипломатическую службу. Любое инакомыслие, а тем более неповиновение карались немедленно и неотвратимо. Под крышей посольства царил дух подозрительности и недоверия, чинопочитания и угодничества.

С товарищем Афанасьевым по служебным делам я, к счастью, сталкивался нечасто и недолго. В работу разведки тот благоразумно не вмешивался. Был верен завету своего бывшего шефа, который советовал ему держаться подальше от людей этой профессии. Нарком, очевидно, был научен собственным горьким опытом общения с такими руководителями советской разведки, как Берия, Абакумов, Деканозов, Серов. И не хотел, чтобы его молодой помощник попал в их сети.

Через два года посла вернули в Москву. Его сменил Георгий Петрович Аркадьев, которого «десантировали» в Осло после работы в экономическом и правовом отделах МИДа. Какое-то время затем он занимался проблемами ООН. Ни Норвегии, ни норвежского языка посол Аркадьев, естественно, не знал. Два года спустя и его вернули в Москву, после чего он возвратился к близкой его душе деятельности на почве международных организаций.

Третьим послом за время моего пребывания в Норвегии стал профессионал-страновед Михаил Григорьевич Грибанов, заведовавший до этого в МИДе отделом скандинавских стран. При Грибанове дела советского внешнеполитического ведомства в Норвегии заметно пошли в гору. Не случайно поэтому Михаил Григорьевич отслужил послом в Осло два полных срока.

Признаюсь, я и сам-то появился в этой скандинавской стране, как и многие тогдашние мои партнеры из КГБ, ГРУ или МИДа, без особой подготовки в области языка или страноведения. Норвежский я не знал совсем. На первых порах немного спасало знание немецкого и английского. Но долго так работать я, естественно, не мог. Пришлось взять учителя и ускоренными темпами овладевать языком. Делал я это на пару с женой Майей. Вдвоем было легче заниматься, поддерживая и помогая друг другу.

Нашей учительницей была фру Плюнден, дочь главы женского демократического движения Норвегии. Мы занимались с ней через день по два часа.

Вторым учителем норвежского для нас с Майей был Уйста Риверсен. Оказавшись во время войны мобилизованным (не по собственному желанию, конечно) в гитлеровскую армию, он в первом же бою сдался в плен красноармейцам. В советском плену Уйста неплохо овладел русским языком. Это обстоятельство, конечно же, упрощало для него проведение занятий с учениками из СССР.

И, тем не менее, главными учителями норвежского стали для меня сами норвежцы. Я дни, а нередко и ночи проводил в компаниях с самыми разными людьми. Разговор во время таких встреч налаживался сам собой.

Не прошло и трех месяцев, как я отказался от услуг своих учителей. Ну а Майя за пять лет пребывания в Норвегии выучила язык настолько хорошо, что даже стала позднее преподавателем норвежского в Московском государственном институте международных отношений при Министерстве иностранных дел СССР. Причем считалась одним из лучших специалистов в нашей стране по этому скандинавскому языку.

Рассказ пятый

О конунгах, квислингах, вербовенах и норвежской освободительной армии подполковника ГРУ Новобранца

В 54-м, в апреле, пришла первая в нашей с Майей семейной жизни, хотя и немного запоздавшая по норвежским меркам, весна. Хозяйка дома, фру Орун, копалась в своем садике допоздна. Именно допоздна, а не дотемна. Потому что уже в мае в Осло пришли белые ночи.