Вся семья Горкиных — это замечательная семья. Мария Федоровна, моя теща, никаких домработниц не признавала. У нее был сын и три дочери. Каждый по очереди назначался ответственным за уборку квартиры. Она была домохозяйкой, занималась книгами. Всю жизнь смолила «Беломор», ходила в потрепанном халате, служебным «ЗиСом» не пользовалась. Сама объезжала букинистические магазины. Домашняя библиотека у нее была замечательная. Папиросы и книги — это была ее страсть. Больше ее ничего не интересовало.
Какой у меня был распорядок дня в Англии? — Встаю нормально: в семь тридцать утра. Еду на работу к 9 часам. Завтракаю, конечно, дома. Завтрак легкий: чай или кофе, бутерброд. Любил по утрам принять холодный душ для закаливания. В еде был неразборчив. Зарядки никакой не делал. Бегом не увлекался. Так, может быть, легкую разминочку делал и на работу.
На работе просматриваю прессу, ориентируюсь, что-то изучаю. Смотрю новые документы, книги. Когда подходит время обеда, решаю, с кем ланчевать. Как правило, обед у меня был выездной с кем-то из нужных мне людей, деловой обед. Если нет, обедал дома. Готовила Майя, сам я, кроме яичницы, ничего стряпать не умею. Жена тоже работала в посольстве, числилась секретарь-машинисткой, хотя служила в радиоперехвате, на полставки. Если она была занята, то я отправлялся в какой-нибудь ближайший паб. Брал пинту пива и чего-нибудь перекусить.
Затем возвращался в посольство. Узнавал, что нового произошло. Бывали брифинги и совещания. Руководство докладывало нам о полученной информации, о заданиях из Москвы. Совещания проводились и у посла для всего дипсостава. Туда я тоже приглашался. Вечера я в основном проводил в кампании Уарда и с его хорошо информированными знакомыми. Кино и телевидение меня не увлекали. Смотрел в основном информационные программы. Телевизор в нашей лондонской квартире стоял на полпути из гостиной в кухню, чтобы его можно было смотреть, не отрываясь, даже если идешь на кухню взять что-нибудь из холодильника. Но главным моим источником информации были, кончено же, не телепрограммы и не газетные публикации, а люди.
С людьми я умел общаться. Без этого у меня вообще ни черта бы не получилось. Я легко входил в контакт и в определенной степени располагал к себе. Я не был «букой», эдаким «человеком в мундире», которого англичане привыкли видеть среди советских.
Сталинская эпоха прошла, но не все были в состоянии измениться. Из состояния «сталинского страха» выходить было очень трудно.
Получал ли я необходимую помощь от руководства и коллег по работе? — Дело в том, что процентов на восемьдесят я действовал самостоятельно. Мои коллеги по работе даже не знали о том, что я делаю. Стало быть, и советы мне давать им было трудно.
В Лондоне процедура была такая. Я в посольстве в своем кабинете составляю донесение, несу его на подпись шефу, он пишет «докладываю о том-то и том-то», подписывает и отправляет с наручным, то есть с дипкурьером дипломатической почтой в Москву. Открытым текстом направлялась только несекретная информация. Диппочта летала самолетами Аэрофлота в Москву и обратно в Лондон с соответствующими оценками и указаниями.
В Осло для передачи несекретной информации я пользовался международным телеграфом. Только информацию передавал зашифрованную в виде цифр. Это никого не смущало, так как было общепринятой практикой, в частности для финансовых и деловых кругов, нуждавшихся в конфиденциальности передаваемой телеграфом информации.
В Лондоне этим мы уже не пользовались. У нас были другие средства связи. Если же мне нужно было ознакомиться с информацией, полученной из Москвы, я шел в специально отведенную для этого комнату посольства и прочитывал материал. Выносить его за пределы этой комнаты не разрешалось. Это вовсе не значит, что людям не доверяли. В конце концов, полной гарантии секретности ничего не дает. Информацию можно сфотографировать, можно ее запомнить. Вот Уард, например, обладал прекрасной памятью. Мог запомнить данные энциклопедические по охвату.
Сколько мне платили за работу? — Ну, в Осло — порядка полутора тысяч крон, а в Лондоне — 127 фунтов. Тогда, конечно, и крона, и фунт были другие. А в Москве я получал в последние годы 694 рубля. Тут был и оклад, и пенсия, и звание, и выслуга лет, и надбавки за знание иностранных языков…
Были ли у меня представительские средства за рубежом? — Конечно, были. Все расходы на деловые обеды и подарки, на «спецодежду» шли, естественно, не из моего кармана.
Почему за рубежом меня называли «кэптен»? — В Англии и Норвегии я работал помощником военно-морского атташе. В Лондоне — 3 года, в Осло — 5 лет. В Норвегию я приехал капитан-лейтенантом, в Англию — капитаном 3 ранга. Через год мне присваивают капитана 2 ранга. У англичан на флоте рангов нет. У них есть «коммандер», апотом «кэптен». Для них наши капитаны 2 или 3 ранга, — и тот и другой, — оба «кэптены». Поэтому в Англии меня и называли «кэптен». Ну а каперанга я получил после окончания Академии Генерального штаба в 1967 году.
Как я познакомился с сестрой королевы? — На приеме. Меня ей представил тот же Уард. Принцесса Маргарита была жизнелюбивой женщиной. Я как-то спросил Стивена, где она сейчас. А он мне говорит, что она улетела в Гётеборг. Почему в Гётеборг? — Да потому что лучшие кабаки и бардаки в Гётеборге и Копенгагене.
Уард мне рассказал, что муж королевы «приласкал» Маргариту. Это не анекдот. Это было. Как раз в мою бытность в Англии. Я потом на свадьбу Маргариты был приглашен в Собор Святого Павла. Маргарита поддерживала отношения не только с мужем сестры, но и с придворным фотографом — Энтони Армстронг-Джоунсом. Я его называл попросту Антошкой. Когда Елизавета прихватила мужа с сестрой и узнала об их отношениях, то потребовала, чтобы Маргарита вышла замуж за придворного фотографа. Придворным было дано указание покопаться в архивах, и они нашли некого Сноудена, чтобы присвоить будущему мужу Маргариты графский титул. Так он стал лордом Сноуденом.